Яндекс
ВКонтакте
Facebook
Первая часть картины Геннадия Сидорова "Роман с кокаином", несмотря на любопытно привнесенный и поданный персонаж в исполнении Сергея Колтакова, не была мне интересна даже возможной игрой в сравнение текста романа с киноповествованием. Искать 10 отличий, когда действие литературного произведения перенесено в наши дни, занятие довольно скучное в своей простоте. Параллели с мажорами были неизбежны, представление Сони Минц как светской львицы тоже, в общем-то, предсказуемо. Единственное, что по-настоящему меня порадовало, так это невесть откуда взявшийся, но как-то очень логично встроенный и согласующийся с духом романа, монолог мужа Сони.
Здесь вот о чем надо сказать. Примерно в одно время, в 2009-2010-м годах, запускались "Икона сезона", тогда еще называвшаяся "Летит" (и, кстати, как "Летит" взявшая приз на фестивале "Золотой Феникс") "Духless" и "Роман…". Все три картины обращались к передовой молодежи, ее мотивации, к атрибутам и цене ее успеха, и, разумеется, к теме наркотиков. Употребление наркотиков было, хоть и не главным, но заметным и общим маркером того времени. Тогда было еще не модно думать о судьбах страны, гламур был на пике популярности. Соответственно, художники, не сговариваясь, решили исследовать эту тему, но так уж вышло, что картины, ими задуманные в одной системе координат, увидели свет — в другой. По краю зрительского интереса прошел разве что "Духless": благодаря какому-то шестому чувству, не иначе, авторы умудрились предугадать взрыв гражданской активности и крайне удачно смоделировать причины будущей в ней разочарованности.
"Икона сезона" и "Роман с кокаином" опоздали: порочность больше не в чести, молодежный авангард сосредоточенно имитирует радение за страну целомудренное и увлеченное. Они теперь носятся со своей биографией как члены партии в советское время, вымарывавшие любые упоминания о своем происхождении. Наркотики? — Ни-ни! Разгульные вечеринки? — Что вы! Токмо площадное стояние! Кстати, на этот запрос тоже пока никто из кинематографистов не ответил. Во всяком случае, я знаю, только об одной картине на эту тему — "Митинг", — но, может так статься, что и она опоздает. Переоценка событий происходит слишком быстро. Многие авторы констатируют, что невозможно пока вывести героя нашего времени, мол, все такие разные. А, на самом-то деле, проблема не в том, что один герой приходит на смену другому, а в том, что меняется сам герой. И сейчас надо не угадывать его, анализируя прошлое и настоящее, а предугадывать, предугадывать, как он, уже знакомый, изменится в будущем.
Самое время перейти ко второй части фильма, к предугаданному Сидоровым Буркевицу. Остается только предполагать, какой бы сильной и актуальной стала эта картина, если бы Геннадий Александрович был с нами, если бы мог внести коррективы в фильм в связи с последними событиями, и как бы ко двору пришлись размышления Вадима Масленникова о качелях, "которые, получив толчок в сторону человечности, уже тем самым подвергаются предрасположению откачнуться в сторону зверства".
В реалиях советского времени Буркевиц стал партийным функционером, устроился наилучшим из возможных способов, оказавшись там, где он может подменять своей волей волю судьбы. В современном мире, по логике первой части фильма, он бы мог быть руководителем какого-то фонда курирующего спецклиники. Но, нет, Сидоров взял круче: он сделал Буркевица амбициозным послушником, предсказав сегодняшнее наступление церкви буквально на все сферы жизни, то самое злое, бездушное, мстительное вмешательство никоим образом не соответствующее заветам о любви и взявшее на себя право не только земного суда, но и земного осуждения. Наблюдая за диалогом Вадима и Буркевица, которого нет в тексте у Агеева, я думала о том, как художник, способный на такую сцену, откликнулся бы на удивительно соответствующую сегодняшнему дню мысль героя: "В самом деле, ... начните-ка нам показывать пьесы, где торжествуют худшие люди и погибают лучшие люди, и вы убедитесь на деле, что подобные зрелища в конце концов выведут нас на улицу, доведут до бунта, до восстания, до мятежа. Вы, может быть, и тут скажете, что мы взбунтуемся во имя справедливости, что нами руководит возбужденность в наших душах благороднейших, лучших, человечнейших чувств. Что же, вы правы, вы правы, вы совершенно правы. Но посмотрите же на нас, когда мы выйдем бунтовать, взгляните на нас, когда мы, обуреваемые человечнейшими чувствами наших душ, вознесем, вглядитесь внимательно в наши лица, в наши губы, в особенности в наши глаза, и если вы и не захотите признать, что перед вами разъяренные, дикие звери, то все же уходите скорее с нашей дороги, ибо ваше неумение отличить человека от скота - может стоить вам жизни."
Выходя после сеанса из зала, отчетливей всего я ощущала, пожалуй, сожаление: что бы там ни говорили, но в любую эпоху, людей, глубоко понимающих свое время, не так уж и много. Геннадий Сидоров определенно был таким человеком. Очень жаль всего того, что он не успел.
Сходите в кино!
С кинематографическим приветом из Киевской осени
Ляля Берг
