Пропасть между отечественным и зарубежным кино

Внеконкурсные программы ММКФ-29 все ярче обрисовывают пропасть, разверзшуюся между отечественным и зарубежным кино. Мало того, когда так много хороших фильмов перед тобою сразу, видны и причины подъема качества "там" и падения его "тут". Гала-премьера драмы "Жизнь других" (Leben der Anderen, Das), получившей в этом году иноязычный "Оскар" и три главных Европейских киноприза и собравшая $67 млн. в мире — полный дебют сценариста и режиссера Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка. Но он делал его пять лет, и ему дали это сделать. Пресловутый 1984 год, преподаватель Высшей школы штази учит своих студентов, как отличать на допросах правду от лжи, применяя шантаж и пытку многосуточной бессонницей. Результаты его "блестящи", и его берет под крыло бывший однокашник, делающий карьеру. Однокашник хочет подняться, угодив министру культуры, который, в свою очередь, хочет ведущую артистку восточноберлинского театра. Но артистка живет с драматургом, самым известным в стране и дружащим с дочкой Хонеккера. Правда, общается он и "не с теми" людьми, но сам никогда не высказывается. Чтобы утопить драматурга и отнять у него артистку, устанавливается прослушка по всей его квартире. Прослушкой заведует упомянутый преподаватель.

Многофигурная композиция с диссидентами и гэбистами, самоубийцами и совершенно разложившейся гэдээровской "номенклатурой" навевает много воспоминаний. Если придираться, видны мелкие неточности и драматургические натяжки. Не пишут двухстраничную запретную статью по две недели, не ходят с ней в руках по улице. Не так уж сильно давили на влюбленную актрису, чтобы она сразу взяла и… В фильме, видимо, "для коммерции" слишком много мелодрамы. Тем не менее, в нем есть "целая", "общая" трезвость, абсолютно нормальный человеческий взгляд на свинцовую мерзость "реального" социализма. Немцы больше не хотят врать себе, никакой ностальгии по "восточному" прошлому быть не может. И верней всего в этом смысле — идея о постепенном "перерождении" преподавателя, эдакого гэдээровского Николая Клеточникова. Именно сложность тогдашней жизни, когда вроде заведомый подонок мог оказаться хорошим человеком, свидетельствует о полном сегодняшнем понимании.

По счастливой случайности попавший на ММКФ-29 каннский лауреат "4 месяца, 3 недели, 2 дня" (4 luni, 3 saptamini si 2 zile) Кристиана Мунджиу по замыслу вроде бы более скромен, хотя длится те же два часа. Но любопытно, что действие отнесено ровно в тот же период, а румынский и немецкий режиссеры — почти ровесники. В начале "кризиса среднего возраста" оба не попытались удариться в разгул или цинизм, а тихо и спокойно разбираются со своей памятью. Румын только более опытен и обошелся без всякой мелодрамы, хотя его сюжет вроде бы ее требовал — нежелательная беременность и подпольный аборт. Нет, история двух провинциальных студенток, одна из которых помогает другой избавиться от ребенка, в связи с чем обе окунаются в очередную "свинцовую мерзость" — чистая социальная драма, в том смысле что ее по-настоящему интересно смотреть. Социальная драма — не зеленая тоска, а полноценный жанр.

Просто для него нужно досконально знать уж такие подробности социалистического быта, чтобы каждый момент то смеяться, то плакать. Мунджиу проник в румынскую повседневность как в самое страшное "лицо социализма". Ему ни диссидентов, ни сигуранцы не нужно, чтобы показать, как эта повседневность рассеивает в воздухе подлость и грязь, как система официальных запретов постепенно снимает в человеке все внутренние запреты, превращает его в скотину. Что за мужик, что за врач — "самая гуманная профессия" — появляется после подобных мутаций. Мутант появляется. За пару дней две хорошие девочки стали взрослыми, как и вышеописанный "хороший немец", но чего им это стоило… Но опять же — насколько не надо врать и как полно надо понимать всю "советскую историю", чтобы скромный частный случай поднялся до обобщений, даже сегодня коснувшихся каждого зрителя.

А знаменитый Ульрих Зайдль в том же каннском "Импорт-экспорт" (Import/Export) вообще начинает с обобщения. Сегодняшняя молодая украинка бредет зимой на работу по общесоветскому "индустриальному" пейзажу. Молодой австрияк на аккуратном стадионе учится на охранника. Вот вам Восток и Запад. Украинка впоследствие переместится в уборщицы всевозможных учреждений города Вены, вплоть до самых убийственных, австрияк доедет до Ужгорода и уйдет в постсоветское пространство, как в самоубийство. Вот вырождение двух миров, и никакого выхода. Но Зайдль так давно во всем разобрался, что все "русскоязычные" сцены, диалоги и актерская игра выглядят даже достоверней "немецкоязычных". Его гиперреализм позволяет снимать запредельные вещи без разницы, Запад это или Восток, где бы ни располагались гадкие интернет-порнофирмы, адские богодельни, жуткие цыганские кварталы.

Речь идет о физической грязи старости, душевной грязи "средних лет" среднего класса и безнадежной молодости, на которую вся эта грязь ложится. Радости — минимум, и лишь когда люди танцуют. Танцуешь — жив пока. Даже в неполитическом фильме о всемирном омертвении жизни нет намека на "гламур", "позитив" и "невинность". Сами понимаете, как это противоречит нынешним отечественным установкам. Долго зревшие втихомолку, не в последнюю очередь — в нашем кино, установки официальны: никакого чувства вины, никакой грязи, побольше позитива. Ни в чем не разбираться, все прошлое забыть, о будущем мечтать, жить только сегодня без намека на вчера, и в этом вечном "сегодня" должно быть только "красиво". Главное, чтобы костюмчик сидел. Приехали. На чем ему сидеть? Вот и неудивительно, что "национальные" от голливудских блокбастеров отдаляются на глазах. Со скоростью, близкой к скорости света.