Мысина Оксана интервью

Ваш путь к актерской профессии начался с Гнесинского училища. Как Вы решились поступать потом в Щепку?

У меня с детства были роли. В девять лет я блистала в пионерском лагере, играла там Бабу-Ягу - в гриме, в штанах, с горбом, влезала на столб. Как только я попадала на сцену, со мной начинали происходить какие-то чудеса. Во мне просыпались недюжинные силы. Вот я, к примеру, влезла на огромный столб, держа в руках микрофон, зонтик и шары, и играла роль Бабы-Яги оттуда. Чем я держалась за этот столб, не знаю. Когда я поняла, что сижу уже на самом верху, какие-то силы гравитации изменились. Это было, как бы сказать, не вдохновение, ведь само вдохновение - это что-то гладкое, гармоничное, а тут я испытывала, какой-то бешеный взрыв силы внутри себя, когда была перед публикой и когда я была не я, а кто-то другой. Так что я это испытывала с детства и всегда знала, кто я, и что я, и кем я буду. В Гнесинку я поступила, потому что сестра музыкант. Она старше меня на три года и сейчас замечательная артистка, играет на альте, живет в Испании. У нее свой квартет, но также играет по приглашению других артистов. Она всегда была рядом со мной, как старшая сестра, как пример. А в Гнесинку меня взяли в надежде, что я Марина Мысина номер два (сейчас у моей сестры фамилия Якут). Поэтому мне легко туда довелось поступить. И я доучилась. Но, учась уже, работала у Вячеслава Спесивцева, в супер популярном в те годы театре на Красной Пресне. Там я три года играла в рок-опере птицу Феникс, пела у микрофона с рок-ансамблем, мыла полы, отвечала за канатный цех, плела канаты, поджигала их, в общем, много у меня там было театральных дел (смеется). Уже закончив Гнесинку, я поступила в Щепку.

Вы уже в то время пели с рок-группой. А сейчас у Вас своя.

Да сейчас своя рок-группа. Этим я живу. Настолько меня это поглощает. Мы начали писать пластинку. Вчера нам дали какие-то пробные записи первых четырех песен и сейчас такой период "ренессанса" в группе, потому что мы не расстаемся. Мы все время звоним друг другу, если сегодня нет репетиций, что-то обсуждаем, рождаются новые песни. Все мои музыканты сейчас стали писать. Вначале музыку писал один - Евгений Восточный, а я писала тексты песен. А сейчас и бас-гитарист, Дима Ершов, написал три потрясающие песни и Сережа Щетинин, лидер гитары, тоже написал. Они требуют еще, говорят, давай пиши тексты, мы просто горим. Даже не знаю, как сейчас уеду в отпуск. Нам расставаться не хочется. Не побоюсь этого слова, у нас образовалась еще одна семья.

Когда мы сможем услышать ваши песни?

Сейчас! (Оксана Мысина подарила нам диск).

А какая у вас первая роль была в кино?

Фильм был "Мисс Миллионерша". Партнером был Николай Караченцев. Это один из первых фильмов Рогожкина.

Из всех сыгранных ролей, какой образ Вам ближе всего?

Вы имеете в виду в кино? Ну да, конечно, мы ведь про кино говорим. Когда роль дальше всего от тебя, тогда она интересней. Чем дальше она от того, какой ты, тем привлекательнее. Вот что мне всегда интересно в актерской профессии - это "менять свою группу крови", менять темперамент, свой образ мышления, менять атомы молекул своего тела, становиться другим человеком. В этом смысле мне было ужасно интересно играть Марию Федоровну. В "Семейных тайнах" Цыплаковой тоже было очень интересно, так как был очень большой объем, и была возможность распределить краски максимально, чтобы был диапазон от каких-то лирических ее проявлений или иронических до абсолютно открытой беззащитной фактуры человеческой.

Вы как-нибудь готовились к роли Марии Федоровны в картине "Бедный, бедный Павел"?

Я занималась с немкой из Гёте-центра - это молодая женщина, уже пятнадцать лет прожившая в Москве. У нее русский муж, наполовину русский наполовину немецкий ребенок. Она много лет провела в России, прекрасно говорит по-русски, но, естественно, у нее есть немецкий акцент. Мы с ней познакомились специально по этому поводу. Я пришла со сценарием, мы болтали, и я записывала ее на магнитофон. Просила ее роль прочитать. В общем-то, это работа была ни только с точки зрения освоения акцента. Я не хотела, чтобы в фильме он был нарочитый, но все же, когда человек долгое время живет в стране и прекрасно говорит на ее языке, все равно остается шлейф той страны, где он был рожден. Мой муж живет в Москве пятнадцать лет, у него практически нет акцента, но иногда, в каких-то нюансах интонации, в странном построении предложения, это проскакивает. Это настолько красиво и необычно, мне это очень интересно было исследовать. Кроме того, было безумно интересно с такими партнерами как Витя Сухоруков, Олег Янковский. Я встретилась с настоящими художниками, мыслителями, а не просто с актерами, которые могут покривляться и сделать вид, что они другие люди.

Как протекала работа над фильмом?

Витю Сухорукова эта роль перевернула всего изнутри. Он настолько включился в этот образ, в эту ситуацию, и это были потрясающие моменты, когда его предложения, очень конкретные вещи и по сценарию и по каким-то нюансам сценария, вырывались наружу. К примеру есть ведь очень много версий сцены смерти Павла. Вы можете посмотреть в Интернете. На нашей пресс-конференции после фильма журналисты говорили: "А вот Вы знаете, в Интернете написано, что Павла портсигаром ударили по голове, а в вашем фильме по-другому - кулаком стукнули". Есть документы, в которых свидетели писали… А свидетели эти кто? Свидетели эти ведь те самые люди, которые его убивали. Больше никого не было в этой комнате. Кто-то писал, что он как заяц в припрыжку убегал, плакал и кричал: "Не убивайте!", спрятался под лестницей и вел себя как маленький трусишка. Витя почувствовал в себе силу сказать, что это все вранье: "Я не мог убежать! Я их с открытым сердцем встретил! Я знал, что меня убьют! Я не мог не знать!". Он говорил "Я", потому что вот так шла работа. Он через сердце пропускал все. Витя в этой работе пытался пропустить все через себя. В фильм вошла именно эта версия Виталия Мельникова и Виктора Сухорукова, которые как два художника нашли такой вариант. Работа в картине шла не на уровне "вот ты выйдешь отсюда, посмотришь так - там боролись Платон и Сократ". И то, как Сухоруков и Янковский между собой постоянно держали пружину, не то конфликтного, не то ироничного, раздражающего, провокационного состояния. И на репетициях, и в гримерке - все время была между ними эта нить. А когда они выходили на съемочную площадку, то это было просто продолжение их нажитых отношений. Это было биологически в воздухе. Там не пахло игрой, там как в кино. Знаете, как в настоящем кино не играют, а проживают жизнь, и в кадре должно быть видно, что с человеком происходит в этот момент. Что касается конкретно моей работы Марии Федоровны, то мне хотелось в достаточно маленьком объеме показать все, о чем я узнала. Я читала много книг, узнала очень интересные факты из взаимоотношений Павла и Марии, об их проблемах. Ведь сюжет картины выпал на самый трудный период их отношений, точнее сказать, у них был кризисный период. И мне было очень важно попробовать передать, в рамках этого сценария, какие-то недосказанные вещи, на которых нет акцента. Хотя фильм задуман, чтобы зрители следили за тем, что происходит между этим Дон-Кихотом и его провокатором.

А какие у Вас складывались отношения с Сухоруковым и Янковским во время съемок?

Что касается Вити… Когда я сказала ему, что отношения у Марии Федоровны и Павла были не такие потрясающие, как описывалось, он спросил: "Ты это точно знаешь?". Я сразу в книгу - "Вот посмотри, тут это написано, здесь есть такие версии…". На что Витя сказал: "Это надо мне осмыслить. А знаешь, я буду так тебя сильно любить, в фильме, потому что я знаю, ты для меня все была. Пусть даже сейчас плохо, тяжело. Если бы я не умер, то мы с тобой вернули бы все, потому что это была любовь. А любовь должна переживать разные преграды. У нас с тобой мало сцен, но там где мы будем вмести, я тебя буду любить, а ты поступай как хочешь!" (смеется). В сцене бала, когда мы танцуем вальс, как он нежно на меня смотрел, как он меня разворачивал! Все время говорил: "Ты чувствовала, что я тебя все время к камере разворачивал? Чтоб ты была красивым ракурсом. Ты это видела? А о себе вообще не думал! Для меня главная была ты, моя Царица! Моя принцесса!" Это было невозможно не увидеть. И я: "Витя, я так это чувствовала!". Когда Витя приходил на мой концерт в ЦДХ, я играла с рок-ансамблем, он выбежал на сцену подарить мне цветы, и я тогда сказала: "Это мой Император!" Он кричал: "Царица, моя царица" (смеется). Мы очень породнились с ним за это время, работая вместе, я очень его полюбила. И увидела что он не просто настоящий актер, а настоящий человек, который прошел большую жизнь и я считаю, что он большой молодец. Я очень его люблю. А что касается Олега Янковского, у меня с ним была только одна сцена в первый съемочный день. Когда мы летели в самолете, Олег Иванович сказал: "Знаешь, чего я больше всего боюсь, и чего бы мне хотелось? Чтобы мы не останавливались на этих париках, бархатные штанах, приклеенных усах и бакенбардах. Чтобы мы к живым людям приблизились, показали, что у них в душе. Хочется эту историю сделать современной, а не как простую костюмную картину". Мне это было тоже ужасно близко. А в первый съемочный день… это сцена, где я вышиваю, а он приходит ко мне с докладом… сначала снимали его сторону. Янковский крупным планом, потом камеры переходят и снимают меня, а он играет со спины. Я видела, как на моих глазах загоралась знаменитая "Янковская лампочка". Когда в уголках глаз появлялась какая-то влага, какая-то эротика, какой-то шарм безумно мужской, его изюминка, что-то такое, что отличает Янковского от всех. Мне было ужасно интересно, откуда у него это возникает. Он так немножко пошутил, посмотрел на меня как-то очень обнаженно и потом внутри что-то начало зарождаться. Именно к моменту, когда сказали "Начали", у него уже на кончиках ресниц все это появилось. Было очень интересно наблюдать. А потом у нас с ним… Я думаю, Олег Иванович не обидется, если я расскажу. Когда его сторона была отснята, он совершенно расслабился и начал просто хулиганить. Янковский меня выбивал. Конечно, может быть, он этого не понимал, делал не со зла. Шутил и говорил: "Да ты шей!". И настолько меня это "Ты шей" вывело. В конце концов я ему уже перед кадром сказала: "Если я хочу шить, я буду шить, Олег Иванович. Если я шить не захочу, то шить в кадре не буду. Я императрица и молчите!" Я чувствовала, что он пойдет дальше, а мне это помешает, мои какие-то тонкие сферы нарушатся. И просто умыла его. А перед кадром он мне сказал: "Почему ты шить не хочешь? А вот Станиславский говорил, что нужно совмещать физические действия с духовными". А мне хотелось по роли не шить. Мария Федоровна умела вырезать из дерева и на токарном станке работала. Я мечтала, чтобы нашли какой-нибудь старинный токарный станок и, чтобы в кадре императрица в своем платье работала за станком - выделывала мебель. Но токарный станок не нашли, нам просто не позволили на нем работать, и вместо него нам дали пяльцы. А для меня это штамп. Я высказывалась по этому поводу, предлагала играть на арфе, я сама играю, и Мария Федоровна играла. Я люблю, когда все по-настоящему, не люблю подделку. Но режиссер решил, что арфа это через чур. Так, что эти пяльцы меня изначально раздражали. Я должна была сидеть и делать вид, что я шью, а тут еще Янковский по поводу Станиславского (смеется). И, когда съемка закончилась, Янковский произнес: "Да, мне рассказывали, что у Мысиной скверный характер. Вот я это и увидел!", на что я ответила: "Олег Иванович люди говорят правду" (смеется). А потом через несколько часов мы встретились в Павловске. Он шел с обеда, а я ужинать. Меня там откармливали, чтобы я распушилась и щечки выросли, так что можно сказать я шла на работу в ресторан. И Янковский говорит: "Знаешь, а правильно, что ты не стала шить в кадре. Я тут подумал…". Так что вот так! (смеется).

Расскажите о Вашем Театральном Братстве.

Три года назад я поставила свой первый спектакль "Кихот и Санчо". Спектакль идет до сих пор. Недавно я поставила свой второй спектакль "Аристон". Мы сыграли пять раз на публику в этом сезоне. И сейчас я понимаю, что нам нужно обретать свои стены. Выводя актеров на премьеру, а у меня их десять человек в спектакле "Аристон", в совершенно чужое пространство из репетиционного зала - это огромный шок для спектакля, который рождался просто в белой комнате. Мы репетировали в театре Наций, директор пустил нас туда и мы там работали. А потом, за один день нам надо было войти в театральный центр на Страстном. Сначала нам дали два часа. С девяти вечера до одиннадцати и на следующий день, с одиннадцати утра до прихода зрителей. Мы должны были большой трехчасовой спектакль, с живыми инструментами, пластикой, огнями и пиротехникой, в таких нечеловеческих, экстремальных условиях выпустить на сцену. На премьере зрители еще целый час ждали начала спектакля, так как завис еще и компьютер, в общем, было очень тяжело. Для меня то ладно, я пережила, вот сижу перед Вами, а для артистов это был огромный шок. Поэтому после приезда из отпуска я буду биться за то, чтобы мы получили свое пространство. Пускай вначале это будет, может быть, довольно большой подвал, но это будет наш подвал, где мы сможем работать и позвать пятьдесят человек для того, чтобы они смотрели и видели те эксперименты, которые мы делаем. Мне бы хотелось, чтобы это еще был театр соавторский. Я не хочу сама делать то, что сегодня в голову Мысиной придет. В спектакле "Аристон" со мной работал композитор Александр Бакши со своей женой Людмилой. Это авангардный композитор мирового уровня. Дон Кремер играет его музыку по всему миру. У Александра существует такое понятие, как лаборатория звука. Он привозит из Европы и Америки самых выдающихся людей, которые работают в этой области. Сейчас современный театр уходит от слова. Есть одно из течений современного театра, когда слово становится не таким важным, как во МХАТе или Малом театре, а какие-то другие средства выходят на первый план, например, звук. Я бы очень хотела, чтобы Александр Бакши имел свое пространство в моем театре. Еще Геннадий Абрамов, грандиозный балетмейстер, у него был свой театр при театре Васильева. Назывался "Класс экспрессивной пластики Геннадия Абрамова". Сейчас он работает в Красноярске. Одна из учениц Геннадия играет в моем театре, вела у нас класс. Это Верочка Васильева. И сам Гена, когда был проездом, проводил у нас занятия. И, если я пробью свой театр, то там обязательно будет место для Абрамова и Бакши. Это для начала. А дальше мне бы очень хотелось строить театр на принципах щедрости, которого так не хватает в нашем городе. И рок-группа моя, которую я включаю тоже в понятие театра. Музыка и театр для меня едины. Хотя моя рок-команда абсолютно лишена всяких театральных дел. Для меня рок-музыка это оголенное существование человека. Он, музыка, гитара и зритель напрямую без всяких дополнительных эффектов. Вот такой пока у меня в голове необычный театр. Может потому что я сама такая, не вписывающаяся в общие стереотипы.

А как Вы все-таки пришли к режиссуре?

Началось все с того, что я влюбилась в пьесу "Дон Кихот и Санчо Пансо на острове Таганрог". У меня в голове стали появляться картины, которые я очень полюбила и мне захотелось их увидеть. Но режиссеры, которым я показывала эту пьесу, говорили: "Все замечательно, но пахнет это немножко капустником" и то, что это не их жанр. Я взялась сама попробовать. Репетировали в подвале, без всяких амбиций и надежд на большие плаванья. Собрались мои друзья - коллеги, которые решили просто попробовать. Я им говорила, что я не Кама Гинкас, но много проработала с разными режиссерами и у меня есть какое-то чувство, что я что-то умею и мне уже хочется кому-то это передавать. Наступает такой момент, когда ты хочешь поделиться тем, что ты сам нащупал. Я не говорю, что "умею", а вот унюхал что-то, что в воздухе летает и хочется, чтобы это проникло и стало еще одной реальностью. Когда это превратилось в реальность, это было огромное и невероятное наслаждение. Другое дело, что не оценивают наше наслаждение, так как наша работа связанна с бесконечным поиском, нет удовлетворенности, все это огромный процесс. И если, что-то получается и говорят: "хорошо", это не значит, что для меня "хорошо". Для меня и моих коллег это все равно сплошные муки, и когда эти муки закончатся, надо будет уходить из этой профессии.

Расскажите как Вы решились на мужскую роль в "Кихоте и Санчо".

Мой актер, который репетировал эту роль два года, за четыре дня до премьеры решил поехать на съемки. Он сказал, что на премьеру приедет, а вот последние дни его не будет. И мне пришлось играть.

А Вы не считаете несправедливым, что популярность актерам больше приносит кино, а не театр?
Ну, что говорить о несправедливости в нашей жизни... До того как сниматься в кино я много лет проработала в театре и чувствовала себя полноценно счастливой. Потом появилось кино в моей жизни, и это здорово. Я люблю сниматься в кино, это совершенно другая профессия, не то, что в театре. Другая техника, другой подход. Мне это очень помогло. Артисту нужно не только в собственном соку вариться. Известность открывает тебя и какие-то другие возможности. Это помогает. Я надеюсь, что мне это поможет, для того чтобы у нас появился свой театр, свои стены. Поэтому я считаю, что в кино артисты должны сниматься. Но есть установка русского театра, что мол ты сиди в театре и никуда, если снимешься в кино мы тебя уволим. В наше время, не разрешают студентам и актерам сниматься, за это даже стыдят. На самом деле это смешно. Вот я буду наоборот стараться, чтобы мои артисты снимались и предлагать их, если у меня будет возможность.

В каких новых ролях мы сможем Вас увидеть?

У Андрея Эшпая выйдет картина "Дети Арбата". Там я играла революционерку. Трагичная у меня роль там, убивают меня в сталинских лагерях. Персонаж называется Звягура. Еще должен выйти шестисерийный фильм по Шукшину. Снимал это Аркадий Сиренко и я сыграла главную роль по двум рассказам.

"Дети Арбата" роман о столичной молодежи тридцатых годов, чья юность проходила в атмосфере культа личности. Скажите, на формирование вашего характера повлиял отголосок того времени?

Я думаю, то время повлияло на нас всех. Только у нас в стране это было возможно, это сидит в нас, русских людях. Кому-то преклоняться, кого-то возводить в кумиры и боготворить. Это есть в традициях нашей духовности и это очень опасная штука. Я на озвучке видела кадры с Максимом Сухановым, который сыграл Сталина, и, мне кажется, тут всех ждет очень большое открытие. Думаю, это будет шок для нации, когда увидят эту картину. Не хочу рассказывать, что именно, но это может повлиять на менталитет. Я конечно не настолько максималистка, чтобы думать, что искусство может влиять на менталитет, но эта тема может кого-то очень сильно удивить.

С мужем собираетесь работать вместе?

С мужем работать всегда опасно. Как только начинается работа, Джон всегда кричит: "Мне семейная жизнь дороже. Давай лучше разделим нашу деятельность" (смеется). Джон написал для меня киносценарий и у меня не хватает рук и энергии для того, чтобы помочь этому делу состояться. Сценарий очень сильный и очень хороший и роль для меня замечательная. Джон писал вмести с Евгением Лунгиным, который хочет снимать эту картину как режиссер. Но кино это очень большие деньги. В Госкино мы подали сценарий в прошлом году и получили некоторые отзывы. Андрей Эшпай поддержал сценарий, а другие нет. Нужно было, как минимум, три голоса из пяти. А наш сценарий два человека поддержала, а три сказали, что героиня нашего кино не может быть такой, что наша должна быть "человеколюбящей". А мы написали про женщину, которая предпочла жизнь художника, хотела найти себя другой, не так, как ее видят здесь в стране, а так как она сама себя ощущает. И она уезжает в Париж, она музыкант и нашла себя там другую, потом возвращается в Россию и начинается расплата за ее свободу. Вот такая картина нам кажется достаточно не банальной. Про интеллектуальную среду, чего у нас очень не хватает в русском кино. Такое впечатление, что кругом одни бандиты, проститутки и менты. Я не говорю, что этого не надо. Если есть на это спрос, наверное, это должно быть. Но складывается ощущение, что других людей просто не существует. Это очень большой прокол в нашем кино. Так что мы решили эту брешь восполнить, но пока нет продюсера на эту картину. Юлия Рутберг должна сыграть мою сестру, для нее тоже потрясающая роль написана. У нас с Юлькой давнейшая мечта вмести выйти и бабахнуть. Мы в сочетании можем дать квинтэссенцию нашего поколения, не скажу, что времени. Мы с ней друг друга очень дополняем. Мы разные, но в тоже время есть у нас с ней что-то сестринское. Мы хотим, чтобы Алексей Баталов сыграл нашего отца. Я недавно встретила его на улице, подскочила к нему, спросила как здоровье, а он поинтересовался как дела со сценарием. Сказал, что финал ему очень понравился. В отличие от многого другого, от чего он всегда отказывался. Этим он дал понять, что если бы дело пошло, то он бы сыграл эту роль. Вот Вы это сейчас напишите и, может, кто-то на эту информацию и откликнется.

А есть ли фильмы, которые Вас потрясли или как-то повлияли на Ваше творчество?

Первое, что мне приходит в голову это американский фильм "Френсис", в котором сыграла Джесика Ланг. Меня, как человека, сильно потрясла ее актерская работа в этой картине. А ещё "Сталкер" Тарковского... Помню, что несколько часов после просмотра шла одна по Москве и понимала, что нахожусь в совершенно другом измерении, у меня поменялась кровь и я стала другим человеком. И еще такое ощущение было после просмотра фильма Цыплаковой "Камышовый рай". Мы смотрели эту картину вмести с Джоном, это было десять лет назад. Мы молча шли, у нас был комок в горле. И Джон мне сказал: "Это твой режиссер". И так сложилось, что через шесть лет возникли "Семейные тайны" и я поработала с ней.

Работать в сериале сложнее чем над полнометражной картиной?

Полнометражная картина это месяц, полтора работы. А большой сериал, как у Цыплаковой - двадцать четыре серии - семь месяцев жизни. В шесть утра тебя привозят на съемочную площадку, в семь грим, а в восемь ты должна уже быть в кадре и до двенадцати ночи. Так происходит очень часто. В день иногда снимали по двенадцать сцен для разных периодов жизни героини. Очень большие перескоки в ситуациях, во времени, перегримировка, другой костюм. Это как тренинг, огромная школа. По большому счету, я там училась сниматься в кино.

Встреча с какими людьми произвела на Вас наиболее сильное впечатление?

Говорю о людях, которые уже ушли от нас. Когда я работала у Львова-Анохина в спектакле "Письма Асперна", там играла грандиозная актриса Эдда Урусова. Она была княгиней по происхождению, провела семнадцать лет в сталинских лагерях. И вот, работая вместе, мы очень сблизились и, несмотря на огромный разрыв в возрасте, стали очень близкими людьми. Она на меня сильно повлияла. Я ее очень любила. Это был острейший на язык человек, такая ироничная актриса с невероятным шармом. Мне не хватает этого человека. Она умерла, уже пять лет прошло. Через нее было соприкосновение не просто с эпохой, а с личностью, которая впитала все чувства, род и породу. Это сказывалось в таком хулиганстве, никогда никакого высокомерия и чванливости. Живой интерес ко всему происходящему. Таких людей невозможно не любить, это все равно, что вся русская литература живет в одном человеке. Таким для меня еще был Львов-Анохин. Удивительная личность. Он со смехом относился к политике, ничего в ней не понимал, не знал даже как включить телевизор. Все, что у него было - собака Каштанка и его спектакли. Мне довелось познакомиться с Олегом Ефремовым. Это был такой короткий период общения. Он очень хотел, чтобы я сыграла Раневскую в "Вишневом саду", хотел сделать новую версию этого спектакля. Я упорно отказывалась идти в труппу, мне ужасно не нравилось, что во МХАТе все пьют и там обстановка была не моя. Но, общаясь с Ефремовым, я просто попадала под такое поле грандиозного очарования, я была влюблена. Когда уходят из жизни такие личности, становится как-то пустовато. Мне очень их не хватает. Люди - это все в нашей жизни.

Посетитель сайта с ником Машка спрашиват: - Уважаемая Оксана, когда вам предлагают работу в кино, в настоящее время, Вы соглашаетесь с радостью на все предложения, Вам интересно попробовать себя в любом жанре или есть какие-то табу?

Естественно, я на все не соглашаюсь. По каким-то причинам не хочется повторяться. И вообще роль и сценарий должны тебя чем-то зацепить. Если это происходит, значит надо работать. Это самое главное, когда тебя, как человека, что-то цепляет. И еще если ты не знаешь, как это делать, то это очень привлекает всегда. Когда все полностью представляешь себе, как войдешь и какая будешь и как получишься, я стараюсь не входить в эту воду. Значит, что нет зазора между мной и персонажем, либо между тем, что я уже поняла. Хотя в нашей профессии очень страшно говорить такие слова. Знаете, как говорят: "Он понял и умер". Поэтому очень хочется, чтобы либо раздражало, в хорошем смысле слова, либо заводило.

Есть ли у Вас какие-то пожелания на счет несыгранного?

Я в принципе рассказала по поводу сценария, так что можно к этому отнести.

А какой у Вас любимый праздник?

Только не восьмое марта (смеется).

Почему?

Не люблю этот праздник. Во-первых, потому, что мой муж считает этот праздник просто каким-то позором для русского народа (смеется). Так получается, что все мужчины думают, что только в этот день они должны быть хорошими и всех любить. А уже девятого марта они не обращают внимания на женщин, плюют в метро и толкаются. Пусть лучше один день будет какой-то такой, а весь оставшийся год восьмое марта в отношении к женскому полу.

И все же любимый праздник?

Может, конечно, и банально, но это Новый год. Я продолжаю к нему относиться с какой-то нежностью. А вообще к праздникам я отношусь легко, то есть никак. Не культивирую их и совершенно равнодушно отношусь к подаркам.

А Новый год - это, как ожидание каких-то чудес?

Новый год люблю, потому что можно что-то поджигать! Я с детства это люблю. Знаете, когда мы жили в Донбассе, я всегда с мальчишками жгла костры, а еще мы курили листья. Домой всегда приходила вся черная и обоженная. Но получала от этого огромное удовольствие. Лезла рукой в печку, так как мне всегда было приятно и интересно посмотреть, как же все это будет происходить. Поэтому Новый год у меня сразу ассоциируется со спичкой. Поджигаешь и оно долго, долго горит. И еще можно делать глупости при этом (смеется).