В четверг в Канне шла война. Точнее, три войны. Первая – совсем как настоящая: с многотысячными полчищами, доспехами и амуницией от лучших кутюрье, доблестными героями и Троянским конем в натуральную величину. Режиссер этой войны, Вольфганг Петерсен, потратил рекордные для Голливуда 140 миллионов долларов и мобилизовал элитных бойцов. Брэд Питт - Ахилл, Эрик Бана - Гектор, Орландо Блум – Парис. Забавно, что, когда после двух часов сорока трех минут картины Троя, наконец, пала, и пошли титры, публика захлопала лишь в момент появления на экране имени Орландо Блума.
А на улице хлопали Брэду Питту. И свистели, и истерически кричали, и с раннего утра занимали места вдоль огороженной белыми барьерами проезжей части Круазета, чтобы взглянуть на кумира. Многие поклонницы принесли с собой лестницы-стремянки, чтобы, взобравшись на них, углядеть кусочек фестивальной панорамы. На стремянках и складных стульях написаны несмываемым фломастером имена владельцев – прочесть их, правда, сложно, если не знаешь хотя бы одного из четырех японских алфавитов.
Вторая война была совсем как античнаый эпос. Со слепой волей божества, со страданием и горем, со смиренными героями, принимающими свою трагическую участь. Малобюджетная. Называлась война "Земля и пепел", снял ее афганский режиссер Атик Рахими. Военных действий, как таковых, на экране не просходит.
Кто, с кем, когда и зачем воюет неизвестно. Только слышны взрывы, да полыхают зарева пожаров на горизонте. Или подрывается на мине бесцельно бредущая по каменистой пустыне овца. Или вырастает из пепельной земли остов танка, вероятно, советского (хотя военные эксперты могут со мной не согласиться). И вот бредут по этому пыльному кошмару старик и мальчик, дедушка и внук. Их деревню разбомбили, вся семья погибла. Мальчик оглох от взрыва, но слишком мал, чтобы понять, что с ним произошло. Он думает, что все окружающие онемели, и пытается отыскать их голоса в дебрях советского танка. Старик и мальчик должны добраться до угольной шахты, где работает единственный уцелевший родственник – сын старика, отец мальчика. Дорога им предстоит долгая.
"Земля и пепел", первый полнометражный фильм Рахими, демонстрировался в конкурсной фестивальной программе "Особый взгляд".
Третья война – сенсация фестиваля. Трехчасовой документальный фильм американца Джонатана Носситера "Мондовино" о последнем и решительном бое между Старым и Новым светом на мировом рынке вина должен был идти в Канне вне конкурса. Внезапно было объявлено, что фильм включен в конкурсную программу. Что произошло? Возможно, это было сделано для того, чтобы фильм "Фаренгейт 911" Майкла Мура, документальное исследование предыстории трагедии 9-го сентября, не казался таким бельмом на глазу главного Каннского конкурса.
Говорят, сильные мира сего в США пытались воспрепятствовать показу фильм Мура в Канне, но теперь, после включения "Мондовино" в конкурс, "Фаренгейт" вписывается в такой глобалистско-постимпериалистический контекст: вот, мол, тут у нас терроризм и борьба за его уничтожение, а там у нас вино и борьба за его производство.
Фильм про вино смотреть очень интересно, особенно если вы любите и знаете этот напиток хотя бы настолько, чтобы отличить Нюи Сан Жорж 91 года от Либфраумильх 2002 года (хотя бы по цвету). Джонатану Носситеру, режиссеру фильма, очень повезло: его американские и французские продюсеры обеспечили картине такой бюджет, что режиссер смог погостить на самых лучших и знаменитых виноградниках мира – у Убера де Монтилля в Вольнэ в Бургундии, у Гиберта в Бордо, в империи Мондови в долине Напа в Калифорнии, хорошенько продегустировать их продукцию (стоимостью от ста долларов и сильно выше за бутылку) и заодно заснять на пленку их сетования о причудах современного винорынка.
После вечернего просмотра журналистская братия повалила из театра де Люмьер ужинать в недорогие прибрежные ресторанчики, которые в основном предлагают незатейливый выбор местных вин – от дешевых и безымянных провансальских до короля Роны, Шатонеф дю Пап. Насмотревшись "Мондовино", американские коллеги сначала долго и с любопытством изучали карту вин, а потом заказывали кока-колу.
А сегодня, в пятницу, в Канне наступил мир. В основном показе шел один из главных претендентов на Пальмовую ветвь, фильм "Жизнь это чудо" Эмира Кустурицы. Фильм о том, как на войне, среди хаоса, жестокости и всяческого безобразия может родиться любовь.
В нелепой военной неразберихе серб Лука (любимый актер Кустурицы Славко Стимач) берет к себе в дом мусульманку Сабаху (Наташа Солак) в надежде обменять ее на плененного боснийцами сына. У Луки с Сабахой случается любовь, и жизнь становится чудом. Это Кустурица par excellence: блестящий, сумбурный, живой, ироничный и страшно талантливый. Саундтрек к фильму, написанный отчасти Эмиром Кустурицей, уже вышел отдельным диском, и входит, на радость журналистам, в подарочный пресс-кит к фильму.
"Эта история, история Луки и Сабахи, Ромео и Джульетты, могла произойти на любой войне, в любой точке земного шара. Войны вообще генерируют потрясающие истории. На войне происходят вещи, которые редко случаются в обычной рутинной жизни. Особенно семейной. Семья это моя любовь, мистический центр человеческой драмы. Все мои фильмы о любви", – сказал Эмир Кустурица на пресс-конференции после просмотра.
"Я люблю голливудское кино 50-60-х. Кино должно быть больше, чем жизнь. Оно должно воспарять и рассказывать небывалые истории, как картины Шагала. По-моему, кинематографисты сегодня следуют требованиям рынка больше, чем своему вдохновению."
Беседа Кустурицы и его команды с журналистами завершилась блестящим гранд-финале, в близком сердцу Эмира духе Билли Уайлдера. Сердитый и серъезный американский корреспондент в костюме встал и заявил: "Мистер Кустурица, Вы, как югославский режиссер, должны с большей ответственностью и серьезностью подходить к политической ситуации в Вашей стране. К войне, ее последствиям и роли запада. Вы сняли какую-то развлекаловку в духе Голливуда. От югославского режиссера я такого не ожидал! Я разочарован в Вас, мистер Кустурица!".
Эмир Кустурица откинул русую прядь волос с высокого славянского лба, посмотрел на заокеанского журналиста лучистыми голубыми глазами и сказал с сильным американским акцентом: "Nobody is perfect!".